СКАЗКА ПРО ТО, КАК ЦАРЬ АХРЕЯН ХОДИЛ БОГУ ЖАЛОВАТЬСЯ

А. П. Барыкова

Барыкова Анна Павловна (1839-1893) начала литературную деятельность с 1870-х годов. Ее стихи посвящены социальным темам. Особенной популярностью пользовалась ее «Сказка про то, как царь Ахреян ходил богу жаловаться», а также стихотворения: «Мои пациенты», «За пяльцами», «Два мальчика», «Мученица», «У кабака», «Обреченная», «Чужому горю», «Жрецы эстетики», «Песнь торжествующей свиньи», «В альбом счастливице». Печаталась в «Отечественных записках», «Деле» и других прогрессивных и либеральных органах. Не входя формально в «Народную волю», она оказывала ей содействие и помощь, в частности денежную. Поддерживала сношения с П. Ф. Якубовичем, через которого «Сказка…» и была передана для изд. В конце жизни сблизилась с толстовцами.


Не бояр, не вельмож тороватыих,
Не боярынь-красавиц приветливых
Потешать я хочу сказкой новою,
Красным словом, что бисер нанизанным;
Гусляру-молодцу, парню вольному,
Не корыстны подачки боярские —
С гордых плеч дорогие обносочки,
Со столов со вельможных — объедочки,
Милость барская — сытость кисельная!..

Ох ты гой еси, голь перекатная,
Перекатная голь, непокрытая!
Для тебя моя сказка сложилася,
Чтоб и ты, голытьба, распотешилась
Да сквозь слезы свои вековечные
Хоть разок от души рассмеялася!..

1

Далеко ли от нас — догадайтеся,
И давно ли — смекните, ребятушки,
Было царство издревле крещеное,
Спокон веку веков православное,
Спокон веку большое, могучее;
В берегах во крутых во кисельныих
Протекали там реченьки быстрые,
Всё молочные речки, медовые,
Что моря-окианы глубокие;
Золотые ли горы высокие
Поднимались до синего до неба;
Зеленели леса изумрудные
Выше облака в небе ходячего;
Рожь-пшеница, кормилица-матушка,
Вся-то красного, чистого золота,
Что морская волна разливалася.
А привольные степи широкие,
Что ковры дорогие персидские,
Расстилалися от моря до моря.
Города — золоченые маковки
Там росли, что грибы во сыром бору;
Нарождалось там люду крестьянского,
Да такая несметная силушка —
Звездочеты считали, да сбилися...

Всё-то было в той дивной сторонушке, —
Одного только, братцы, там не было:
Не жилось там святой Правде-матушке,
А с того и всё царство в разор пришло.

Обмелели совсем, пересякнули
Те молочные речки, медовые;
Золотые все горы высокие
Обернулись в пески рудо-желтые;
Вековые леса изумрудные
На корню засыхали — валилися;
Рожь-пшеница, кормилица-матушка,
Зарастала полынью-крапивою,
Лебедою-травой ядовитою;
Теснота-духота подневольная
Развилась во степном во раздольице;
В городах — золоченые маковки,
Да и в селах больших со приселками
Бесталанному люду крестьянскому,
Люду темному, люду бездольному,
От неправды лихой житья не было...
И то царство большое, могучее
(Прозывалось оно Ахреяновкой)
У соседушек в грош не считалося,
У заморских лихих пересмешников
Не в добре, не в чести было исстари;
Величалось лесной деревенщиной,
Деревенщиной — глупой засельщиной...

Как про то разоренье-стыдобушку,
Про несносные беды народные
Знали-ведали все люди добрые, —
Слухом вся-то земля переполнилась;
Да не ведал, не знал православный царь,
Той страны государь недогадливый,
Ахреян, по отцу Ахреянович.
Он сидел во своем стольном городе
На престоле отцовском и дедовском,
В золоченых хоромах украшенных,
За высоким за тыном железныим, —
Для народу неслышно, невидимо;
Прохлаждался с лихой полюбовницей,
Разноглазою Кривдой проклятою,
Да с своею опричиной подлою,
Со князьями-боярами глупыми —
Дармоедами злыми, беспутными,
С неразумною Думой боярскою,
С завидущим поповским отродием,
С загребущею сворой холопскою.
За высоким за тыном железныим
Не слыхать ему стону народного,
Не слыхать ему хохоту вражьего,
Не видать разоренья-стыдобушки...

Долго деется дело, ребятушки,
Да не скоро и сказка расскажется:
Нашей сказке еще не конец пришел,
Наша сказка сейчас начинается...

2

Не гроза в небесах собиралася,
Загорелась не яркая молния,
Да не гром грохотал во поднебесьи, —
Собиралася свет Правда-матушка
Во великий поход на врагов своих:
Ахреяна-царя недоумочка,
С полюбовницей Кривдой проклятою
Да с опричиной царскою подлою.
Светит Правда — что яркая молния,
Созывает дружинушку храбрую
Громче страшного грома небесного:
«Уж ты гой еси, войско великое,
Удалая дружинушка храбрая,
Люди добрые, люди крещеные
Духом истинным света небесного,
В ком живая душа не померкнула,
Не застыло еще сердце честное, —
Соберитеся все, содружитеся,
Заступитеся грудью могучею,
Теплой крови своей не жалеючи,
За моих обездоленных детушек,
Разноглазою Кривдой замученных,
За меня ли, за Правду, за Истину!»

С четырех со концов света белого —
И с Востока, и с Юга, и с Запада,
И с холодного дальнего Севера —
Откликалась дружина могучая.
Собралась-содружилась, сплотилася,
Становилась в ряды неразрывные,
Под святыми знаменами светлыми
Подступала ко стольному городу
Ахреяна-царя недоумочка.
Повалила высокий железный тын,
Начинала сраженье великое,
Рукопашный бой: грудью могучею,
Теплой крови своей не жалеючи,
Заступалась за Правду, за Истину,
За несчастный народ обездоленный.
Ахреяну-царю за беду пришло;
Больно колет ему Правда-матушка
Оловянные очи бесстыжие:
Услыхал Ахреяныч народный стон,
Увидал разоренье-стыдобушку;
Зашатался под ним золотой престол,
И тяжелая шапочка царская
С головы неразумной свалилася.
Закричал он со страху великого,
Завопил, словно боров зарезанный,
Заревел, как медведь на рогатине:
«Ох ты гой еси, душенька милая,
Полюбовница царская верная,
Разноглазая Кривда проклятая!
Ты вставай со пуховой постелюшки,
Одеяльца шелковые скидывай;
Собери-ка опричину подлую —
Вишь она на карачках расползалась,
Подхватив животишки трусливые, —
Выручайте меня, царя-батюшку!..»
Откликалася Кривда проклятая,
Говорила царю льстивым голосом:
«Не тужи, не горюй, православный царь,
Ахреян ты мой свет Ахреянович!
Я тебя, ненаглядный мой, выручу
Правде с Кривдой вовеки не справиться:
Ведь дружина у ней — голь кабацкая,
Неумытая голь, непокрытая;
Не хитро нам ту челядь ледащую
В табачок растереть да и вынюхать!
У меня ли войска всё отборные,
Тридцать тысяч полков без единого;
У меня ли оружие бранное,
Самопалы, пищали заморские;
У меня ли подвалы глубокие,
Пытки страшные, казни позорные!
Погоди-посиди, ненаглядный мой,
Я как раз это дельце обделаю, —
Заживем мы с тобою по-старому».
И пошла на расправу жестокую
Разноглазая Кривда проклятая.
Недоумок царек приосанился,
Подобрал свою шапочку царскую,
Зычным голосом молвил на радостях:
«Не страшна ты мне, Правда великая!»

Ополчалася Кривда проклятая,
Собирала всю силушку темную,
Созывала войска всё отборные,
Тридцать тысяч полков без единого,
За тридцатым сама становилася;
Нападала на Правду, да с хитростью:
В чистом поле капканы ей ставила;
Полонила-взяла Правду-матушку,
Изловила святую арканами,
Всю опутала цепью железною,
Кандалы надевала тяжелые,
Запирала в подвалы глубокие,
В погреба ли, в застеночки крепкие,
Отдавала на муки великие
Палачам-молодцам в поругание:
«Чтоб не видела ты свету божьего,
Чтоб вовеки у нас в Ахреяновке
Не слыхать было духу постылого,
Того духу святого, правдивого!
А дружину твою, голь кабацкую,
Мы искрошим-зарубим без жалости.
А кого не побьем, так в полон возьмем,
Запытаем-замучаем до смерти!»

Ну и диво тут, братцы, случилося!
Во подвалах во темных, глубокиих
Правда-матушка все-таки светится
Ярче летнего солнышка красного,
Ярче светлого месяца нового,
Ярче молнии в ноченьку бурную, —
Палачам-молодцам не убить ее.
Голос вещий в застенке гудит-гремит
Громче страшного грома небесного:
«Стой, дружинушка храбрая, верная!
Стойте, братцы, за Правду, за Истину!»
И стоит удалая дружинушка,
Вся рядами стоит неразрывными
Под святыми знаменами светлыми;
Напролом идет грудью могучею,
Теплой крови своей не жалеючи;
Бьют ее, а она прибавляется,
Разрастается грозною тучею.
Осерчала тут Кривда проклятая,
Возвращалась домой к полюбовнику
Ахреяну, царю-недоумочку,
Говорила ему таковы слова:
«Ох ты гой еси, царь-недоумочек,
Неразумный ты мой полюбовничек!
Знать, сильнее нас Правда постылая!

Мне не справиться с голью кабацкою;
Бьешь ее, а она прибавляется,
Разрастается грозною тучею,
До тебя, до царя, добирается!
Надевай-ка ты шубоньку царскую,
Надевай сапоги скороходные,
Снаряжайся-ка в путь, во дороженьку –
Во далекий путь, в царство небесное.
Сбегай — господу богу пожалуйся
На неверный народ ахреяновский,
На великую Правду постылую;
Захвати с собой свечку семи пудов,
Ставь к престолу его ко пресветлому;
Ведь недаром ты божий помазанник!
Пусть пошлет он нам силы небесные,
За тебя, за царя, пусть заступится,
За твое за величество царское,
Заживем мы с тобою по-старому!»

Испугался царек-недоумочек,
Снаряжался в дорогу живой рукой,
Надевал сапоги скороходные,
Брал тяжелую свечку семи пудов,
Шел во светлое царство небесное
С челобитьецем, слезною жалобой
На неверный народ ахреяновский.

3

Мало ль, долго ли шел он, ребятушки,
Шел всё по небу, словно по лесенке,
Со звезды на звезду перешагивал,
Белы облачки вскок перепрыгивал,
И взобрался-таки до седьмых небес,
До пресветлых врат царства небесного;
Глядь-поглядь, ан калитка затворена,
Петр-апостол с ключом на часах стоит.
Ахреян-царь апостолу кланялся,
Ожидал себе пропуску скорого.

Петр-апостол вскричал грозным голосом:
«Человече! Откуда пожаловал?
По какому ты виду здесь шляешься?
Здесь у нас, в небесах, ионе строгости:
Выпускаем, впускаем с оглядкою, —
Не сбежали б без спросу угоднички,
Не зашли бы сюда беспашпортные.
Покажи-кась свой вид — не фальшивый ли?
На тебе, вишь, одежа-то царская,
А по роже видать, что холоп-прохвост!»

Ахреян на ту речь обижается,
Гладит с гордостью бороду царскую,
Отвечает апостолу с дерзостью:
«Аль ослеп ты, Петруша, на старости, —
У царя вздумал пашпорта спрашивать?
Не признал, что ль, знакомого сослепу –
Ахреяна, царя православного?
Али свеч тебе мало мы ставили?
Мало риз золоченых поделали?
Аль не пели молебнов с акафистом?
Не чадили, что ль, в нос тебе ладаном?
Аль ты, старый, не знаешь, не ведаешь,
Что и все мы, цари, богом данные,
Спокон веку веков — беспашпортные?»

Осерчал Петр-апостол, разгневался,
Начинает ротитися-клятися:
«В очию, смерд-прохвост, завираешься!
Знать не знаю тебя и не ведаю, —
Отродясь ваших свеч я не видывал,
Отродясь и молебнов не слыхивал,
Золоченыих разок не нашивал!..
Ох ты гой еси, стража небесная, —
Все святые архангелы-ангелы!
Эй! Хватайте бродягу-охальника,
Самозванца-царя беспашпортного!
Закрутите ему белы рученьки
Да стащите к Михайле в участочек,
Пусть-ка ввергнет его в тьму кромешную,
В ту геенну-кутузку вонючую!»

Налетали архангелы-ангелы,
Ахреяна-царя брали за руки,
Прикрутили веревками накрепко;
Брали царскую шубку за шиворот,
Повели Ахреяна в участочек,
К самому ли Михайле-архангелу.

Им навстречу во образе странника
Чудотворец Микола-угодник шел.
Увидал он царя, да и сжалился
Над бедою его неминучею,
Над людскими слезами горючими,
Над мученьем души человеческой;
Вопрошал Ахреяна он ласково:
«Человече! Почто тебя мучают?
За какие грехи твои тяжкие
Волокут во геенну вонючую?»

Падал царь Ахреян на коленочки,
Слезно плакал, молился угоднику:
«Ох ты гой еси, божий угодничек,
Милосердный святитель Микола-свет!
Аль и ты не признаешь знакомого,
Своего ли молельщика верного,
Ахреяна, царя православного?
Али свеч тебе мало я ставливал?
Мало риз надарил золоченыих?
Аль ленились попы толстопузые –
Не певали молебнов-акафистов?
Не кадили тебе божьим ладаном?..
Заступись за меня, горемычного,
Повели развязать руки белые,
Проведи меня к господу в светлый рай!..»
Отвечает угодник с усмешкою:
«Хоть не знаю тебя и не ведаю,
Хоть молебнов поповских не слыхивал
И не нюхивал вашего ладану, —
Всё ж тебя, Ахреян, я помилую,
Из беды неминучей повыручу,
Провожу тебя к господу в светлый рай.
Ох ты гой еси, стража небесная,
Отдавай-ка царя на поруки мне!»

Разлетелась тут стража небесная,
Ахреяна с Миколой оставила.
Вопрошал Ахреяна угодничек,
Сам развязывал рученьки белые:
«Ты зачем же к нам, милый, пожаловал?»
Отвечал Ахреян, низко кланяясь:
«Я пришел, вишь ты, к господу с жалобой
На неверный народ ахреяновский,
Захватил с собой свечку семи пудов
Ко престолу его ко пресветлому...»

Вопрошает Микола-угодничек:
«Да тебе, слышь, которого надобно?
Ведь уж наши давно разделилися,
На три дома живут, и скотинушку –
Вопиющу, поющу, взывающу, —
И людишек — скотину глаголющу –
Поделили, родимые, поровну...
Бог-отец-то, старик, — не у дел теперь;
Знай себе день-деньской на перинушке
Чистых облачков белыих нежится
Да у солнышка красного греется...
Что ж, к нему што ль, вести тебя, миленький?»

Призадумался царь-недоумочек,
Долго в царском затылке почесывал:
«Уж веди по порядку ко всем троим...
Кабы, дядя, знатье мне да веданье,
Захватил бы три свечки семи пудов;
Набрехала мне Кривда проклятая,
Чтоб я к троице шел с одной свечкою.
Вот теперь мне как будто и совестно...»
Отвечает Никола-угодничек:
«Им такого дерьма и не надобно!»

4

Не хоромы стоят, не высокие,
Златом-серебром все изукрашены, —
Твердь небесная синяя высится,
Изукрашена частыми звездами;
Во святом-то углу не лампадочка –
Светел-месяц серебряный теплится,
Да не печка в другом углу топится —
Красно солнышко жарко растоплено;
На печи-то лежит не перинушка,
Не высокая пуху лебяжьего, —
Лежат чистые, белые облачки,
А на облачках чистых, на белыих
Сам господь Саваоф держит свой престол.
Падал царь Ахреян на коленочки,
Не стерпел того света великого;
От несносного страху от божьего
Задрожали поджилочки царские;
Молча клал он свечу воску ярого,
Дорогую свечу-то семи пудов,
Ко подножью престола пресветлого...
Глядь — от солнца свеча растопилася
И чадит на всё царство небесное.

Пробуждался господь, беспокоился:
«Эй! Какой тут дурак неотесанный
Начадил-навонял на всю горницу!
Али нонче на небе блины пекут?»
Отвечает Микола-угодничек:
«Не блины пекут, господь-батюшка,
А пришел человек с челобитною;
Приносил он тебе, не прогневайся,
Дорогую свечу воску ярого,
Да на солнце свеча растопилася, —
Вишь, чадит на всё царство небесное!»
Усмехнулся господь, молвил ласково:
«Ну, чего ж ему, глупому, надобно?»
В бок толкнул Ахреяна угодничек:
«Говори же, зачем пришел, сказывай!»
Ахреян за Миколу хоронится,
Взговорил,— сам дрожит, как осинов лист:
«Ох ты гой еси, отче наш, батюшка!
Грозный царь всех царей и господь всех господ!
К тебе, господу-богу, я с жалобой
На неверный народ ахреяновский;
Заступись за меня, за избранника,
Ахреяна — царя православного,
За мое за величество царское!
Дай победу ты мне, одоление
На великую Правду постылую,
Накажи супостатов-крамольников!
Ведь недаром же я твой помазанник!»

Не по нраву пришлось слово царское
Саваофу-творцу, вседержителю;
Распалился господь гневом праведным,
Из очей его молнии сыплются,
Молвит слово — гроза разыграется,
Топнет ножкой — весь мир содрогается:
«Ах ты подлый червяк, ядовитый гад,
Вошь ползучая, мразь кровожадная!
В очию ты, червяк, завираешься!
Не избранник ты мой, не помазанник!
Отродясь твоей глупой головушки
Я святым своим миром не мазывал!

Было время, царек, было старое,
Наказал я народ свой Израилев
За его ослушанье великое
Самуилу-пророку премудрому
И за все прегрешения прежние
Избирал пастушонка ослиного,
Ставил на смех царем над Израилем,
Чтоб казнились людишки безмозглые,
Не просили б царей себе — идолов!

Вот с тех пор и пошла ложь великая:
Брешут ваши попы толстопузые,
Будто я всех вас, дурни, помазывал!
Да я знать вас не знаю, не ведаю,
Кровопийцы, отродье Каина,
Палачи, душегубы, грабители!
Вас помазала подлость холопская,
Загребущая лапа поповская!
Да уж скоро вам, сволочь, конец придет!»

В бок толкнул Ахреяна угодничек:
«Ну, пойдем, пока цел, Ахреянович!
Видишь, дело твое здесь не выгорит!»

И повел он царя в вертоград Христов...

5

У Христа, спаса нашего, батюшки,
Во его вертограде зеленыим
Ликование шло, радость велия:
Принимает Христос дорогих гостей,
Дорогих ли гостей, души праведных,
Разноглазою Кривдой замученных.
Принимает Христос, обнимает их,
Раздает им венцы светозарные,
Говорит им господь таковы слова:
«Ох вы гой еси, воины храбрые!
Честь и слава вам всем, память вечная
Да Христово спасибо великое!
Постояли вы грудью могучею,
Теплой крови своей не жалеючи,
За моих обездоленных детушек,
За мою ли за братию меньшую,
Да за матушку Правду, за Истину!»

Как тут входит Микола-угодничек,
Ахреяна-царя ведет за руку.
Падал царь Ахреян нь коленочки,
Не стерпел того света великого;
От несносного страху от божьего
Задрожали поджилочки царские –
Ни словечка не смеет он вымолвить...

Оглянулся Христос, милосердный Спас,
Увидал он Миколу-угодничка,
Усмехнулся с великою ласкою;
А взглянул на царя да признал его –
Осерчал, милосердный, разгневался:
«Белены, што ль, объелся, Николушка,
В вертоград мой привел царя-Ирода,
Моей братии меньшей мучителя,
Моей Правды великой гонителя?
Уводи его, Ирода, с глаз долой!»

В бок толкнул Ахреяна Миколушка:
«Ну, пойдем, пока цел, Ахреянович!
Вишь, и здесь твое дело не выгорит...
Видно, дело твое, брат, неправое!..
Уж не знаю — вести ль тебя к третьему?..»

Вот подходят они ко святым вратам
Вертограда Христова небесного,
А навстречу идет богородица,
Сама матушка наша заступница,
Разливается-плачет сердешная
Вопрошает угодник пречистую:
«Ох ты гой еси, свет наш, заступница!
Да почто ты слезами горючими
Отуманила очи пресветлые?..»
Отвечает ему богородица:
«Как не плакать, Миколушка-батюшка?
Ведь у нас, слышь, беда приключилася:
Святой дух-то, голубчик мой беленький,
На войну полетел на кровавую
В Ахреяновку ту бесталанную,
Заступаться за Правду, за Истину,
Постоять за нее грудью белою,
Теплой крови своей не жалеючи.
Разноглазая Кривда проклятая,
Ахреяна-царя полюбовница,
Нападала на господа с хитростью,
Изловила святого арканами,
Посадила во клеточку крепкую,
Что во тот ли острог белокаменный, —
Отдала палачам в поругание!
Вот иду выручать его, батюшку,
Буду сына просить, Христа-господа, —
Посылал бы все силы небесные
Скоро-наскоро в ту Ахреяновку...
Неровен час, ведь Кривда проклятая
С Ахреяном-царем, полюбовником,
Моего-то голубчика белого,
Духа-свята, ощиплют да слопают!»

«Так ты вот каков? А?» — и Микола-свят
Тут стерпеть не мог, распалялся сам:
Поглядел царю в очи бесстыжие,
Плюнул раз ему в бороду царскую,
Плюнул два, плюнул три — да и прочь пошел...

Долго деется дело, ребятушки,
Да не скоро и сказка расскажется,
Нашей сказке еще не конец пришел…

А когда наша сказка покончится,
Слава!
Запоем, братцы, песню мы новую,
Слава!
Что веселую песню, свободную,
Слава!
Духу вечному Света и Истины
Слава!
Правде-матушке, нашей заступнице,
Слава!
Вольной воле, народу свободному
Слава!

<1883>

Памфлет, направленный против самодержавия, в частности против Александра III (Ахреяна).

Впервые — отдельным анонимным изд., выпущенным в октябре 1883 г. летучей тип. «Народной воли» в Петербурге. Все известные экз. — без тит. л.
Сказка многократно перепечатывалась и распространялась в копиях — анонимно и с именами А. К. Толстого, П. Ф. Якубовича, Козьмы Пруткова, сенатора Ф. Л. Барыкова